Очередной сериал вносил путаницу в её сознание. В шесть часов вечера её любимый артист играл в сериале Васю. Через час в следующем фильме — Федю, и так далее. Однотипные квартиры, особняки, автомашины, да и сюжеты создавали единый салат порубленный блендером. Так что утром в голове у Анфисы всё увиденное походило на детское питание.
Пройдя в спальню, Семён наклонился, чтобы поцеловать жену. И тут же попал в её жаркие объятия.
— Ты что эротики насмотрелась? — пошутил он, целуя её в губы.
— Мне не надо её смотреть! — парировала она, — Я всегда тебя хочу.
Его опять неприятно кольнул очередной штамп. Он как обычно сдержался, подумав, что наверно стареет, что его уже раздражает её обычная, ранее не задевавшая, болтовня.
В холодильнике стояла привычная пластмассовая бутылка йогурта с бифидобактериями. Он пьёт его два раза в день по глотку вечером и утром как лекарство. Так посоветовал знакомый бизнесмен, торгующий добавками, когда у Семёна двадцать лет назад начала открываться язва. С тех пор желудок не болит. Семён сделал глоток и сел в кресло у журнального столика.
Он снова вспомнил вчерашний разговор Анфисы о необходимости расширения жилплощади. Что ему, как генералу, положен свой кабинет. На самом деле причина была совершенно в другом — ей стало не хватать места. Её шмотки вываливались из шкафов, хотя она всё время жаловалась, что нечего одеть. Цветочные горшки падали с подоконника, заставленного так, что солнце в окно практически не заглядывало. Слишком близко располагался огромный экран плоского, недавно купленного телевизора последней модели.
Но Семён переезжать не хотел, ему нравилось здесь. Эту небольшую квартиру он получил на третий год службы, работая оперативником уголовного розыска в территориальном отделе. Она хранила много воспоминаний о его друзьях, коллегах, о дружбе и верности. Была как память о тех далёких днях, когда не думали о карьерах, о богатстве. Радовались тому, что они вместе и живы. В эту квартиру коллеги на себе перетаскивали мебель из коммуналки. Корячились, втаскивая пианино, оставшееся по наследству. А потом было новоселье.
Квартира Семёну досталась совершенно случайно.
По закону, вне очереди должны обеспечиваться только участковые и следователи. Почему? Никто не мог объяснить внятно.
Но в тот год Семён стал лучшим оперативником района по достигнутым показателям. Его коллега — депутат предложил написать письмо главе администрации. Письмо сочиняли всем отделом. Начальник посмеялся и сказал, что Семён будет первым опером, который получит квартиру от государства. Начальник управления тоже посмеялся, но письмо подписал.
Глава администрации оказался весёлым, жизнерадостным парнем чуть старше Семёна, и написал на письме резолюцию: «Обеспечить!»
Квартиру дали на первом этаже с дощатым полом, где сквозь трещины просвечивал подвал. С потолка толстыми брикетами падала штукатурка. Но это было собственное жильё, о котором мечтали многие. У ребятишек оказалась своя комната. Оставалось получить ордер и прописаться. Но Глава ушёл на повышение, а новое руководство прислало повестку о выселении. Семён приготовился к осаде. Сотрудники милиции отказались выселять своего коллегу.
И здесь, на счастье Ефимова проворовался кто-то из администрации. Москва прислала комиссию с проверкой. Об этом Семёну рассказал участковый, которому поручили оказывать содействие проверяющим. Ефимов не растерялся и такую жалобу накатал, что через неделю ордер с извинениями домой принесли.
Сейчас это казалось Семёну весельем, а тогда было о чём задуматься. С тех пор и почувствовал Семён, что в квартире этой сила особая сконцентрирована. Выдержав огромные неприятности, стала амулетом. Объединила всех его друзей — оперативников, которые помогали переезжать. Участковых, которые отказались идти Семёна выселять. Постовых, круглосуточно стоявших у подъезда и докладывающих начальству, что адресата не найти и повестку не вручить, хотя Ефимов ежедневно ходил на работу и обратно.
Как только ордер был получен, на протяжении месяца приходили все, кто знал Ефимова. Завтракали, обедали, ужинали. Анфиса от плиты не отходила — все ей были в радость, продуктов не жалела. Словно это приют был милицейский. Приходили просто поговорить, обсудить новости, да жизнь несладкую ментовскую. Что-то приносили с собой.
Где теперь те ребята? Мало осталось в строю. У многих, как у Володьки Горина — сердце не выдержало. Кто в бою пал от пули — как Витя Пронин или от ножа — как Вадим Козырев. И теперь эта квартира словно памятником стала, храня в себе их мечты и веру.
Как же мог Семён переехать отсюда? Оставить всё незнакомым людям.
Но Анфиса не понимала этого. Ей уже не хватало для шмоток двух огромных зеркальных шкафов. А трём гигантским персам — места порезвиться. Новомодный огромный пылесос из прозрачного пластика, через который просматривались его прожорливые кишки пожирающие пыль и кошачью шерсть теперь недовольно стоял в гостиной, и не думал прятаться за дверь, где совсем недавно умещался его предшественник.
Жена хотела переехать на набережную. В многометровую мансарду высотного дома. Она считала именно это место годным для жизни генерала. Она всегда всё знала за Семёна.
А ему хотелось бросить всё и пожить в маленькой тёплой деревенской избушке на берегу озера. Где за узкий причал верёвкой держится устойчивая, кивающая на волнах, лодка. И если бы не дети, он бросил всё к чёртовой матери. Послал бы всё своё руководство куда подальше. Купил китайскую сеть и уехал глубже в лес подальше от людей. Чтобы вместо телевизионных сплетен и лжи послушать пение птиц и плеск волны, лениво подмывающей берег. Только так он мог остановить многолетнее, перемалывающее его, колесо жизни.