Генералы песчаных карьер - Страница 40

Кроме того Гульнаре интересен был сам иноземец. Деревенские мужчины были на голову ниже его ростом, с косматыми засаленными волосами, вечно о чём-то спорили, чему-то учили или просто указывали, в перерывах беспробудного пьянства. Их содержали женщины, целыми днями пропадающие на работах.

В тихой печальной грусти и спокойной уверенности незнакомца ей чудилось что-то далёкое, о чём пела в детстве бабушка, прижимая к себе её продрогшее на холодном ветру, покрытое мурашками, тело. Монотонно, с неуловимо заунывным мотивом плавно покачивая её вместе с собой, вспоминая песенные напевы далёких предков.

И казалось, что стоит этому мужчине взять её в объятия, она снова окунётся в то беззаботное марево детства, растворяющее вокруг всякое движение и суету. Почувствует себя медленно и невесомо плывущей во вселенском потоке бесконечности бытия.

Она стала замечать, что мужчина тоже ждёт с ней встреч. Он словно выходит из дремоты, стоит ей появиться перед ним. Его безучастный взгляд становится добрым и ласковым. Он говорит «привет» и проводит своей большой тёплой ладонью по её прямым волосам, едва достающим до плеч. Этим движением словно расколдовывает её, лишая смущения и замкнутости, превращая в местную принцессу простирающегося вокруг сказочного королевства. Единственную для него проводницу в загадочный мир Иссык-Куля.

Не зря твердила ей бабушка, что она очень красивая, но красоту её не каждый разглядеть сумеет. А кто разглядит — уже и глаз отвести не сможет. Так она и решила. Стала кружить голову Поликарпу своими рассказами о здешних краях, прибаутками да легендами. Он внимательно слушал, глядя ей в лицо. Много молчал, предоставляя ей возможность, вылить всё, что накопилось у неё на душе.

Позже она пригласила его посмотреть на свои танцы, где в первый раз увидела, как он радуется, смеясь и аплодируя вместе со всеми зрителями. И его голубые глаза лучились словно Иссык— Куль в солнечную погоду.

А потом она учила его древним народным танцам Киргизии. И он, сидя на ковре, пытался повторять непростые движения сказителей манаса. Жестикулировал, пытаясь казаться то грозным и властным, то радостным и приветливым. Всматривался вдаль, закрываясь рукой от палящего солнца, изображал стрельбу из лука.

Корявость его движений вызывала у Гули безостановочный смех до икоты. Она хлопала в ладоши, а потом с разбегу обнимала Поликарпа. Останавливала движение его рук, и заставляла всё начинать сначала, повторяя за ней. И в тот момент, когда она нечаянно касалась его лица своими распущенными волосами, он вдыхал неповторимый запах свежести, вобравший в себя неприступность седых вершин, покорную водную гладь, заливистую трель соловьёв и разгульный ветер степей.

Однажды Гуля рассказала Поликарпу свою любимую легенду о Фениксе. Не до конца понимая её смысл, но старалась воспроизвести дословно, подражая своей бабушке, историю птицы счастливой судьбы получившей от бога необычайный удел — рождаться от самой себя. Проходя через врата жизни, Феникс не знает любви к себе подобным. И единственная его невеста — это желанная гибель. Ибо, только умерев, отринув жизнь свою, может он обрести её вновь, чтобы восстать живым из оков смерти. Поверив Божьему дару воскрешения, обретя через смерть вечную жизнь.

Гуля звонко смеялась над рассеянностью Журова. Когда повествование заканчивалось, а он не в силах вернуться назад от воображаемой им птицы, продолжал витать в лабиринте своих мыслей и возвращался к ней, как только она начинала тормошить его своими вопросами.

Глядя на эту замечательную девчушку, Поликарп безуспешно пытался представить себе, как должна была смеяться Маша. Как бы она танцевала или торговалась, продавая принесённый товар. Как водила бы его по горам и ущельям, показывая потаённые уголки местной природы. Эти две девушки переплетались памятью в единое целое, образуя некий конгломерат Машиной грусти и беспокойства с беззаботной беспечностью Гули. Словно когда-то нависшая угроза прошла, предоставив возможность теперь ей быть собой. Радоваться и наслаждаться своим существованием.

Гуля стала для него продолжением той далёкой встречи в служебном кабинете, заполнившей пустоту незнания и сожаления образовавшуюся после исчезновения Маши. Призрачная надежда собственного прощения.

Впервые услышав имя, Поликарпа, Гуля пошутила, что оно больше подходит названию высокой неприступной горы или грозному ущелью, погубившему множество альпинистов. Сказала, что будет звать его по фамилии. У неё получалось слишком мягко, а может она это делала специально. Произносила «Журов» через букву «ю» и от этого казалось, что она пытается подманить его к себе словно голубя.

Что-то шевельнулось в душе Поликарпа к этой маленькой молоденькой девушке, не дающей ему покоя, увлекающей за собой к горным ущельям и отвесным скалам.

Иногда он с трудом воспринимал её быструю речь. Она выстреливала свои фразы пулемётными очередями, будто боялась не успеть сказать. Затем внезапно останавливалась и извинялась за такую торопливость. Но через минуту снова строчила, не задумываясь, что проникает словами прямо ему в душу, задевая сокровенное, глубоко запрятанное от всех, в том числе и от себя самого.

До окончания срока лечения оставалось несколько дней и как-то само собой получилось, что Журов предложил Гуле поехать с ним, чем совсем её не удивил. Она, словно ждала этого предложения.

Гуля не читала Александра Грина. Но, как и все девушки ждала, когда появятся на горизонте плывущие к ней алые паруса. И кто знает, как они должны выглядеть. Заплутавшей каравеллой или заблудшим полковником?