С соседних кресел так же раздалось дружное: «Горь-ко!»
Оказывается, сидевшие рядом, уже давно и внимательно слушали происходящее налаживание отношений и с удовольствием поддержали влюблённый порыв.
Дружно сгрудились с наполненной спиртным посудой вокруг столика брачующихся:
— Горь-ко, Горь-ко, — скандировали собравшиеся.
Насте ничего не оставалось, как молча подставить Петру Ильичу щёку для поцелуя. Но тот, осушив фужер, изловчился и, оттолкнувшись от кресла, под общий хохот, чмокнул её прямо в губы. На большее сил у него не хватило, и он рухнул обратно в кресло.
Все зааплодировали. На шум прибежал милицейский майор. Видя, как Сорокин трёт салфеткой грудь, вообразил, что дело идёт к скандалу попросил:
— Расходитесь, расходитесь по местам товарищи. Не надо шуметь!
Народ рассосался. Увидев, что конфликта нет, милиционер внимательно оглядел оставшихся. Посмотрел на облитого Сорокина, а затем перевёл взгляд на Петра Ильича.
Того совсем развезло и он прикрыв глаза, что-то пытался сказать себе под нос.
— Всё нормально, начальник, всё нормально! — успокоил милиционера Савельев.
Уже поздно вечером, когда поезд прибыл в Санкт-Петербург, Сорокин шёл по перрону за неровно ступающей троицей и с завистью думал:
— Вот что значит быть генералом! Заставить девушку при всех целоваться, а затем тащить себя!
Настя и Савельев не торопясь двигались на выход в город, с двух сторон поддерживая едва шевелящего ногами и что-то бубнящего Петра Ильича.
Было раннее утро. Ткач включил электрочайник. Затем подошёл к бару. Налил в фужер коньяка. Обернулся к портрету Петра Первого и в приветственном жесте, чуть приподнял руку с напитком:
— Будь здоров! — произнёс вслух и выпил.
В этот момент раздался телефонный звонок.
— Товарищ генерал, — звонил старший наряда, — Вам докладывать обстановку за прошедшие сутки?
Ткач мгновенно представил, как через минуту сюда завалится целая толпа сотрудников со своими руководителями и начнётся разбор полётов часа на два.
— Передавайте дежурство у Сидорова, — сказал Ткач, — я тоже зайду послушать.
— Есть, — прозвучало в трубке, и послышались гудки.
Ткач с сожалением выключил начинающий шуметь чайник. Затем подошёл к бару и налив коньяка, выпил ещё. Затем отломил кусочек шоколада и положил в рот. Обратил внимание, что в баре осталась всего одна, и та почти пустая, бутылка. Достал из кармана сотовый и позвонил водителю.
— Костя, пока здесь у меня совещания идут, слетай к начальнику милиции аэропорта. Помнишь, как его зовут? Пусть подсобит. Возьми для меня из дьюти фри пару вискарей и коньяку. Деньги есть?
— Так точно помню, товарищ генерал! — ответил Константин, — Есть!
Радуясь вовремя принятому решению, Ткач вылил остатки коньяка из бутылки прямо в рот.
— Меньше полстопки, — подумал он, закусывая шоколадкой и прихватив со стола сводки о происшествиях, вышел из кабинета.
Когда Ткач зашёл к Сидорову, все встали. Около двадцати сотрудников сидели на стульях вдоль стен и рядом со столом своего руководителя, держа на коленях открытые ежедневники.
Сидоров сделал вид, что предлагает своё кресло вошедшему, но Ткач, поздоровавшись, махнул ему рукой, чтобы он сел на место и сам устроился на пустовавшем стуле сбоку.
Руководитель отдела, сдававший смену, взволнованно продолжил свой доклад. Рассказал о нескольких грабежах, направлениях работы по их раскрытию, принятых мерах. Затем перешёл к краже из квартиры какого-то городского чиновника.
— Вы сами выезжали на происшествие, Павлов? — прервал его Сидоров.
— Никак нет, товарищ полковник, — ответил Павлов.
— Почему? — требовательно повысил голос Сидоров.
— В соответствии с инструкцией старшего наряда, — спокойно отвечал Павлов, — выезжал только на резонансные преступления и тяжкие. На кражу посылал сотрудников по направлению работы.
— А что, кража у руководителя отделения фракции партии «Единая Россия» не резонансное?
Павлов в ответ пожал плечами. Он не хотел отвечать «нет», поскольку знал, что и Сидорову это хорошо известно. Но и начальству перечить не хотел в присутствии вышестоящего руководителя.
— Ну и что же вам сотрудники доложили? — в предвкушении расправы над жертвой продолжил Сидоров, набычившись, словно он был на борцовском ковре, — сообщили, какой был в двери замок?
— Сказали обычный французский! Выбита личинка. Дверь деревянная, — обречённо спокойно ответил Павлов.
— А вот я со слов потерпевшего понял, что замок сувальдный! — укоризненно сказал Сидоров и тут же добавил, предварительно посмотрев на генерала, — дверь какого цвета была?
Павлов опешил.
— Товарищ полковник, а цвет для чего? Туда выезжала с моим сотрудником экспертная группа, которая всё профессионально зафиксировала и записала в протокол осмотра. Если требуется цвет — я им позвоню и спрошу.
— Не владеете оперативной обстановкой, товарищ подполковник, грозно произнёс Сидоров, глядя в упор на Павлова. От таких мелочей часто зависит раскрытие преступления. Не можете научить своих сотрудников объективно докладывать — езжайте сами…
Ткачу опротивела эта экзекуция и он, сделав успокаивающий жест рукой, чтобы никто не вставал, удалился из кабинета.
Сдалась ему эта дверь! — подумал он про себя, — когда я был начальником управления, то совещания проводил чтобы прояснить ситуацию, что-то уточнить, вместе решить, как помочь районам раскрыть преступления.